Джоджо Мойес - Медовый месяц в Париже
Когда она возвращается в отель, Дэвид уже там. Лив рискнула пойти пешком, но небеса буквально разверзлись, и она насквозь промокла, даже платье прилипло к ногам. Она проходит мимо стойки портье, и ей кажется, будто он окидывает ее многозначительным взглядом, который специально приберегает для женщин, чьи мужья назначают деловые встречи во время медового месяца. Она открывает дверь номера и видит, что Дэвид разговаривает по телефону. Он поворачивается, испытующе смотрит на нее и прерывает разговор.
– Где ты была? Я уже начал беспокоиться.
Она стаскивает мокрый жакет и тянется за плечиками, чтобы повесить его в шкаф.
– Поднималась на Эйфелеву башню. А обратно шла пешком.
– Ты промокла до нитки. Сейчас приготовлю тебе ванну.
– Не нужна мне никакая ванна.
Ей очень нужна горячая ванна. Лив мечтала о ней всю дорогу, пока тащилась под этим треклятым дождем.
– Тогда я попрошу принести чая.
Он звонит в службу обслуживания номеров, а она тем временем поворачивается, входит в ванную комнату и закрывает за собой дверь, чувствуя спиной взгляд Дэвида. Она и сама не понимает, что вдруг на нее нашло. Ведь уже на обратном пути она твердо решила вести себя с мужем как ни в чем не бывало, чтобы не портить еще больше сегодняшний день. Ну подумаешь, всего-навсего одна деловая встреча! Ведь она еще на первом свидании все про него поняла, когда он провез ее по Лондону, рассказывая о предыстории и дизайне современных зданий из стекла и стали.
Но когда она переступила порог номера отеля, ее словно заклинило. Она увидела, что он говорит по телефону, явно решая какие-то рабочие вопросы, и все ее благие намерения разом испарились. Вот так-то ты обо мне беспокоишься! – думает она. Преспокойно обсуждаешь себе толщину стекла входной двери нового здания или дополнительную обвязку на крыше для компенсации веса второй вентиляционной шахты.
Она наполняет ванну, наливает дорогую мыльную пену и со вздохом облегчения ложится в горячую воду. Через несколько минут раздается стук в дверь и входит Дэвид.
– Чай, – говорит он, ставя чашку на край мраморной ванны.
– Спасибо.
Лив молча ждет, когда он уйдет, но он садится на опущенную крышку унитаза, наклоняется вперед и смотрит на жену:
– Я заказал нам столик в «Куполь».
– На сегодня?
– Да, я тебе уже говорил. Это ресторан, где стены расписывали художники, которые…
– Дэвид, я ужасно устала. Весь день на ногах. Не уверена, что сегодня мне захочется куда-нибудь идти. – Она старательно отводит глаза.
– Но вряд ли мне удастся забронировать столик на завтра.
– Извини. Но я просто хочу поесть в номере и лечь спать.
Зачем ты это делаешь?! – мысленно одергивает она себя. Зачем портишь свой медовый месяц?!
– Послушай, мне очень жаль, что сегодня так получилось. Хорошо? Но я уже несколько месяцев добиваюсь встречи с Голдштейнами. И оказалось, что они сейчас в Париже. Более того, они наконец согласились посмотреть мой проект. Того здания, о котором я тебе уже рассказывал. Очень большого. И мне кажется, им понравилось.
Лив сидит, уставившись на пальцы ног, розовые и блестящие от горячей воды.
– Ну, я рада, что все прошло удачно.
В ванной становится неестественно тихо.
– Ненавижу. Ненавижу, когда ты такая несчастная.
Она смотрит прямо на него. Видит его голубые глаза, его вечно растрепанные волосы, его лицо, которое он по привычке закрывает ладонями. Секундное сомнение, и вот она уже протягивает ему руку, которую он нежно сжимает.
– Не обращай на меня внимания. Я глупая. Ты прав. И я отлично понимаю, как важен для тебя этот заказ.
– Лив, так оно и есть. А иначе я ни за что бы тебя не оставил. Я уже много месяцев – нет, лет – тружусь над проектом. Если мне удастся его пропихнуть, то дело в шляпе. Я становлюсь партнером. И приобретаю известность.
– Понимаю. Послушай, не отказывайся от столика. Мы пойдем. После ванны мне наверняка станет легче. И мы сможем составить план на завтрашний день.
Он накрывает ее руку своей ладонью. Но ее мокрые от мыльной воды пальцы так и норовят выскользнуть.
– Ну… Тут вот какая штука получается. Они хотят, чтобы завтра я встретился с руководителем проекта.
Лив замирает.
– Что?
– Они специально вызвали его сюда. Прилетает самолетом. Они хотят встретиться со мной в их апартаментах в «Рояль Монсо». А что, если тебе сходить в спа-салон, пока я буду с ними? Спа-салон там наверняка потрясающий.
Она смотрит на него в упор:
– Ты серьезно?
– Совершенно. Я слышал, по оценкам французского «Вог», это лучший…
– Я говорю не о твоем чертовом спа-салоне.
– Лив, это значит, что они реально заинтересованы. И мне надо постараться использовать их интерес по максимуму.
Когда к ней наконец возвращается дар речи, ее голос звучит как-то странно глухо:
– Пять дней. Дэвид, наш медовый месяц всего пять дней. Даже не неделя. И ты говоришь, что они не могут подождать и провести встречу хотя бы через семьдесят два часа?
– Лив, это Голдштейны. Миллиардеры только так и не иначе ведут дела. Приходится подстраиваться под их расписание.
Она смотрит на свой педикюр, который обошелся ей в целое состояние, и вспоминает, как они с маникюршей смеялись, когда она, Лив, сказала, что теперь ее пальчики выглядят вполне съедобными.
– Дэвид, уйди, ради бога.
– Лив, я…
– Просто оставь меня одну.
Он поднимается с сиденья унитаза, но она на него не смотрит. Когда Дэвид закрывает за собой дверь ванной, Лив зажмуривается и медленно погружается с головой под горячую воду, чтобы ни о чем не думать и ничего не слышать.
Глава 2
Париж, 1912 год
Никакого бара «Триполи».
– Нет-нет, в бар «Триполи».
Эдуард Лефевр, при всей своей корпулентности, как ни странно, нередко напоминал малыша, которому сообщили о неминуемом наказании. Он обиженно посмотрел на меня сверху вниз и, надув щеки, сказал:
– Да будет тебе, Софи! Только не сегодня. Давай сходим куда-нибудь поесть. И забудем хотя бы на вечер о финансовых проблемах. Мы ведь только что поженились! Как никак, но это ведь наш lune de miel![1] – Он пренебрежительно махнул рукой в сторону вывески с названием бара.
Сунув руку в карман, я нащупала свернутую пачку долговых расписок.
– Мой возлюбленный муж, мы не можем даже на вечер забыть о финансовых проблемах. У нас нет денег на еду. Ни сантима.
– А деньги из галереи «Дюшан»…
– Пошли на квартирную плату. Если помнишь, ты не платил еще с лета.
– А заначка в копилке?
– Истрачена два дня назад, когда тебе взбрендило угостить всех завтраком в «Моей Бургундии».
– Но это же был свадебный завтрак! И у меня возникло непреодолимое желание хоть как-то отдать должное Парижу. – Он на секунду задумался. – А деньги в кармане моих синих панталон?
– Истрачены вчера вечером.
Он похлопал руками по карманам, но не обнаружил ничего, кроме мешочка с табаком. Вид у него был настолько обескураженный, что я с трудом сдержала смех.
– Мужайся, Эдуард. Все наладится. Если хочешь, я могу сходить и очень мило попросить твоих друзей расплатиться по долгам. Тебе вообще не придется ничего делать. Они не смогут отказать женщине.
– И тогда мы уедем?
– И тогда мы уедем. – Я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – А сейчас мы пойдем и купим какой-нибудь еды.
– Сомневаюсь, что мне кусок в горло полезет, – проворчал он. – Разговоры о деньгах вызывают у меня несварение желудка.
– Эдуард, ты точно захочешь есть.
– Не вижу смысла делать это прямо сейчас. Наш lune de miel, по идее, должен продолжаться целый месяц. Месяц любви! Я поинтересовался у одной своей светской покровительницы, она знает все о таких вещах. Уверен, у меня где-то завалялись деньги… Ой, погоди, а вот и Лаура! Лаура, иди сюда, познакомься с моей женой Софи!
За те три недели, что я пробыла миссис Эдуард Лефевр, а если честно, уже несколько месяцев до того, я успела понять, что по своим масштабам долги моего мужа намного превосходят его талант художника. Эдуард был щедрейшим из мужчин, хотя и не имел финансовых возможностей для подобной щедрости. Его картины хорошо продавались, что вызывало естественную зависть у его товарищей из Академии Матисса, но он никогда не трудился требовать за свои работы таких тривиальных вещей, как наличные деньги, довольствуясь взамен постоянно увеличивающейся пачкой долговых обязательств. И если господа Дюшан, Берси и Стиглер могли позволить себе украсить стены его утонченной живописью и к тому же набить животы вкусной едой, то Эдуарду приходилось неделями перебиваться хлебом с сыром и паштетом.
Я пришла в ужас, обнаружив плачевное состояние его финансов. Причем отнюдь не из‑за нехватки у него средств – когда я познакомилась с Эдуардом, то сразу поняла, что ему не суждено разбогатеть, – а скорее из‑за того пренебрежения, с которым к нему, похоже, относились его так называемые друзья. Они обещали вернуть деньги, но то были пустые посулы. Они пили его вино, пользовались его гостеприимством, но практически ничего не давали взамен. Эдуард был именно тем, кто заказывал напитки для всех, еду для дам, – одним словом, обеспечивал хорошее времяпрепровождение для всех, но, когда приносили счет, его собутыльники, словно по мановению волшебной палочки, исчезали.
